Надя не ценила своего тела. Между тем тело ей досталось неплохое, оно делало все, что ему велели, и на удивление медленно старилось. Оно ничего не требовало для себя, ни на что не жаловалось, не плакало и не капризничало, как будто раз навсегда поняв, что ему не положено ничего абсолютно, права голоса у него нет, а если вздумает бунтовать, то будет только хуже. Оно, однако, не унывало и цвело, как умело, в этих суровых условиях, проявляя чудеса жизнеспособности. В этом они друг друга стоили, Надя тоже была кремень.
Тело служило для мелких расчетов, когда самой лень было связываться и хотелось отделаться подешевле. Так хозяйка, знающая обычаи, посылает к гостю служанку, рабыню, которой, впрочем, не возбраняется извлечь из этой работы немного радости, и гость ценит эту привилегию, и позволяет себе забыться и вообразить саму госпожу в его руках и в позиции на четвереньках, и смысл этого подношения ясен обоим, служанка не в счет.
Среди надиных знакомых обычаи знали не все, и многие впадали в недоумение, глядя, как хладнокровно она соглашается на все и, проделывая все, что положено, невозмутимо, быстро и безошибочно добывает из живого человека свой оргазм, долю служанки, нельзя же ее совсем не кормить. Ей этот гость совсем не нужен, но она знает правила, гость развлекается с рабыней, а хозяйка в это время сидит у себя, в высоком кресле, и камин пылает, и музыканты наяривают, и слезы текут по лицу.
