Знаешь, я постирала твое полотенце. Оно больше там не висит, год провисело, а теперь нет, странно так. Ты ведь не обижаешься, правда?
Сцепление я все-таки убила, надо менять. И крыло опять ободрала об ворота, торопилась, нервничала, и дети прыгали вокруг, ну и вот. А вообще я стараюсь, езжу медленно и смотрю прямо перед собой, я даже время засекаю – последний раз получилось 12 минут.
А сегодня нашла два подберезовика в канавке, сварила маленький супчик, совсем игрушечный. Просто так сварила, есть-то некому. Сварила, налила в тарелку. Посидела напротив. Потом вылила.
Этот новый мальчик был очень славный, славный и трогательный. Он сидел на кухне, а я там что-то возилась к нему спиной, кофе варила, что-то доставала с полки. Он смотрел-смотрел, а потом сказал – «Как ты чудесно встаешь на цыпочки.»
А потом, в какой-то другой раз, я опять варила кофе, а он сидел в гостях. Он подошел и сзади обнял и стоял так, нюхал затылок. Я сперва дернулась, а потом закрыла глаза и вдруг успокоилась. Это было, знаешь, как письмо. Он вообще был славный, он мне очень помог.
А еще потом он начал что-то говорить, я не вслушивалась особо, что-то насчет того, что он не сможет со мной встречаться. Ну не сможет и не сможет, я только плечами пожала, у меня как раз кофе поднимался. Тогда он начал объяснять, что кто-то там его любит, и нельзя играть чувствами, и он в ответе, и он очень хочет, но ему ничего нельзя, и он хочет быть честным, прежде всего перед собой. На этом месте взгляд у меня стал стекленеть, видимо, потому что он испугался и стал объяснять все сначала.
Я убежден, сказал он, что любящий имеет право на любимого. Вот все надо мной смеются, а я действительно так считаю, сказал мальчик. И я засмеялась.
Я смеялась так, что меня отливали водой.
Вот. А еще я сделала на даче новую клумбочку и посадила там маленькие синенькие цветочки. У них чудесное название, я его, правда, сразу забыла, похоже на стрекозу по-немецки. Я и тебе таких привезла, у меня и лопатка с собой, и леечка.